На земле
Шумят железные стрекозы,
И в бой идет на брата брат,
Из стали землю рвут заносы,
Огни безудержно кричат.
Князь, дал указ живым бороться,
А мертвым теплых доедать,
Хотя, по сути, эти своры,
Друг другу как нельзя подстать.
Наверно, это даже лучше,
Что жгут они друг другу кровь,
Земля огнями запылала,
И лава растекалась вновь.
Лишь в облаках, покой и радость,
Князь, самых верных, вверх поднял,
Теперь над миром он кружился
И силой слабых управлял.
Кому, ему теперь перечить,
Все заняты его игрой,
Он как игрушечное войско,
Их расставлял перед собой.
И правил хватко и умело,
Лихую, разделяя страсть,
Смотрел, как гноем точит тело,
Как сильным суждено пропасть.
Его империи великой,
Они несли на перебой,
Кто руку матери убитой,
Кто брата в стойле на убой.
Земля иссохла, истощилась,
И каждый, кто желает есть,
Его указы выполняет,
Посеяв ненависть и месть.
И так идут куда-то годы,
Нет памяти у них другой,
Нет права выбора, свободы,
Есть право быть его – слугой.
В темнице
Милашка с путником сдружилась,
Сказала: «Нет, не отпущу!
Мне дороги с тобой заботы,
Я в них, как прежде, не грущу.»
«Мне так признаться, это сладко,
И дорог рядом каждый миг,
Я этого давно искала
Листая заголовки книг.»
«Но там, оно совсем другое,
А здесь моя пылает страсть,
Я с ней сознанием сроднилась,
Что за нелепая напасть?»
Она играла и смущалась,
Пока окрепшую рукой,
Он не прижал её к постели,
И сжег внутри её покой.
Бутон горячий от желанья,
Раскрылся, тела жар нашел,
Он подразнил её томленья,
Но сам не вытерпев вошел.
Сплелись в томящем танце жизни,
Два непокорных существа,
Гася пожар в пылавшем теле,
Поддавшись пляске естества.
Друг друга нежностью окутав,
Пока судьба благоволит,
Пожар безумный разжигали,
Пока он страстью не залит.
На грудь, сгорев она опала,
Легла обугленным листом,
С ним в унисон она дышала,
От страсти терлась животом.
А путник ангела увидел,
И одобрение нашел,
Но тут ему сказал тихонько:
«Пойми, отсчет уже пошел.»
И в мыслях путник заблудился,
«Зачем печаль твоя сейчас?»
Милашка взор его поймала,
«Огонь залит, но не погас.»
Она игриво улыбалась,
И не желал унывать,
«Скажи мне, что тебя тревожит?»
Она пыталась распознать.
И путник тихо ей поведал,
Холодный ангела рассказ,
Как будто душу исповедал,
Неся отрывки странных фраз.
Она немного загрустила,
«А сколько тебе милый лет?
А почему такое тело,
А почему ты так одет?»
«Наверно, где-то сотне к пятой,
Я перестал года считать,»
Она опять оторопела,
«Постой, как это понимать?»
«Сей властью, только князь помечен,
Один он жив через века,
Об этом знаю даже дети,
Как сила князя велика.»
«Пока он жив, он просто узник,
Он в теле слабом заключен,»
Ответил, гладя её, путник,
«О том я был оповещен.»
«Когда удар уже наметил,
И сталь холодную вознес,
Ко мне с небес, спустился ангел,
И эту истину донес.»
«Так жаль,» - она сказала, - «Путник,
Ты просто болен, это факт,
А так прекрасно бьется сердце,
Моё с твоим в желанный такт.»
«Но я тебя не осуждаю,
Здесь так легко с ума сойти,
Как много там, у смертных, боли,
Как это все перенести.»
Немного путник улыбнулся,
«Что ж, мне приятно, думай так,»
Рукой груди её коснулся,
«Пусть для тебя я и чудак.»
Она к теплу его прижалась,
Игралась, разжигая страсть,
Хотела вдоволь насладившись,
Опять на грудь ему упасть.
Так, потянулись эти ночи,
Охота для неё не всласть,
А всласть забросив все заботы,
К груди любимого припасть.
Дом
Кого ей прочили в родные,
Был одинок и нелюдим,
А тут совсем сорвало крышу,
Его невеста, но с другим.
Да кто б там был, а то лишь узник,
Кого она поймать смогла,
Других она рвала на части,
А страсть лишь в этом разожгла.
Он ненависть свою лелеял,
Томил надежду на удар,
Когда другому вырвет сердце,
И в ней зажжет любви пожар.
«Я эту ношу принимаю,
Милашка, вскрыта, князь-то с ней!
Чуть-чуть натешиться играя,
И станет ласковой моей!»
Но нежность только прибывала,
Прошли подряд уж шесть ночей,
Но та к нему не возвращалась,
И не дарила жарких дней.
Он был, отвергнут и растоптан,
И вот сознание сдалось,
«Убрать животное с дороги!»
Решил он, раз уж так сошлось.
Он выжидал, искал минуты,
Когда тот будет уязвим,
Урвать, короткое мгновенье,
Чтобы остаться с ним одним.
И поделиться щедро болью,
Как он себе то представлял,
Как путника на части режет
И рвет отчаянный кинжал.
И вот он выкроил возможность,
Когда милашка далеко,
Он понял, многое не важно,
Когда желанье велико!
В темнице
«Как странно это,» - думал путник,
«Впервые за десятки лет,
Мне так легко и беззаботно,
Я жив, накормлен и одет.»
Но дверь со скрипом отворилась,
А там совсем не другой стоит,
Он пышет яростью и болью,
С досадой грубо говорит.
«И что она в тебе вкусила!
Кто ты такой, живой слабак,
И в чем твоя такая сила,
Что ты раскрыл её! Мудак!»
«Что ж, видно ангел все отмерил,
Мой миг истек, а дальше мрак,
И чем же ты меня сильнее?
Затравишь стаей злых собак?!»
«Нет! Это даже слишком просто,
Я дам еще тебе пожить!
Среди мучения и боли,
Смерть, надо тоже заслужить!»
С грустинкой путник улыбнулся,
Присел, но тут же быстро встал,
Пришедший, плеткой замахнулся,
Но путник замертво упал.
«Постой, животное больное!»
Пришедший дико закричал,
«Ты мне нужно еще живое!»
С досады теплый труп пинал.
Но испугался, как услышал,
Стук непокорных каблучков,
Достал тесак и шею сдвинул,
В такт приближения шагов.
Удар, другой и с силой дернул,
Так отделилась голова,
Он для милашки, улыбаясь,
Искал хорошие слова.
И вот красотка на пороге,
Не может что-то разобрать,
Глядит на труп, скрестила ноги,
Но не желает признавать.
«Но вот, любимая, мы вместе!
Он нас не сможет разделить,
Тебе, любовь, моей невесте,
Хочу я радость подарить!»
Он подошел, держа подарок,
Любимой голову вручил,
Она глядит, а тот так жалок,
Огонь рождается из жил.
Удар, и чучело шатнулось,
Второй, хрипя упало вниз,
Оно так быстро оплатило,
Любви поруганной акциз.
Милашка к сердцу прижимала,
Сосками терлась по губам,
Но смерть его она признала,
Надежда рухнула к ногам.
Она на миг рассвирепела,
Но горю этим не помочь,
На части разорвала тело,
И выгорев, пустилась прочь.
В небе
Она неслась, не чуя ветер,
Бросалась вверх и камнем вниз,
Но над землей, явился ангел:
«Постой, исполнить свой каприз!»
«Так много в теле этом боли!»
Она отчаянна была,
«Зачем мне тяжесть этой доли?
Любимый!» - ласково звала.
Взяв руку, ангел ей ответил,
«Другая жизнь в тебе сейчас,
И если ты его любила, вглядись,
В надежду милых глаз.»
На пустоту она смотрела,
Вот краски грустные сошли,
Сначала появилось тело,
И вот глаза её нашли.
«Любимый!» - бережно сказала,
«Как не дождался ты меня?
Тебя я нежно прижимала,
Вкушала прелести огня.»
«Как больно, раз и потеряться,
И не коснуться никогда,
Ты говорил, а я смеялась,
Но все иссякло как вода.»
«Бывает,» - нежно путник молвил,
«Я сам не мало потерял,
Но как оно всегда бывает,
Я жил, надежду поощрял.»
«Теперь, твое настало время,
Ты это сладкая пойми,
Стучится в мир другое племя,
Ты сына нежно обними.»
«Он часть, потерянного счастья,
Он будет жить и мил с тобой,
Прими надежду и причастие,
Пусть это принесет покой.»
«Постой, пусть миг, но он прекрасен,
Как без тебя я буду жить?»
Милашка молвила с досадой,
Но быстро обрывалась нить.
И вот, растаяли объятья,
Она с собой наедине,
Нет сил летать, она позвала
И в дом вернулась на коне.
Далее
И только тишина и холод,
Подушку нежно обняла,
О том, что жизнь другу носит,
Она сейчас лишь поняла.
Бардак ушел, прошли недели,
Любовь уже не утаить,
Она лежала на постели,
И не хотела говорить.
Однажды князь её приметил,
«Скажи родная, от кого?»
Она сказала: «От урода!»
Князь, знал лишь только одного.
«Ну что ж,»- сказал он с одобрением,
«Зачем же так его отца.»
Она, поняв, ему сказала,
«А ненавижу подлеца!»
Но разве это в чем-то повод,
Князь улыбнулся, руку дал,
За буйный нрав, за сердца холод,
Князь никого не осуждал.
В страстях людских, его спасенье,
Чем больше пыла и огня,
Тем больше для него веселья,
Раздолья больше для коня.
Скакать и нравом всех проверить,
Топтать копытами ковыль,
Мечом лукавым судьбы мерить,
Надежды разбивая в пыль.
Грусть
Молчала бедная как мышка,
«Как ангела понять рассказ?
Раз князь не Бог, а только ширма,
Где Бог и где его указ?»
«Зачем же Он такой жестокий?
Всесильный, всенесущий страх?»
Она животик свой ласкала,
Но грусть и в мыслях, и в глазах.
